"Через двадцать минут пути мне пришлось съехать на обочину и уткнуться носом в карту. Возле меня затормозила машина, и стекло опустилось. пожилой водитель вежливо поинтересовался, не нужна ли мне помощь. Его жена, сидевшая рядом, улыбнулась, словно желая подбодрить меня.
-Это дорога на Малеми? - спросил я.
-Нет, - улыбнулся мужчина.
- На Мазара-дель-Валло. Поезжайте за мной. Я покажу вам правильный путь.
Вместе с провожатым мы вернулись в Марсалу, а потом выехали на другую дорогу. Наконец он остановился и высунулся в окно.
-Поезжайте прямо, никуда не сворачивая, - показал мне старик. - Здесь невозможно заблудиться.
С этими словами он развернулся и отправился обратно в Марсалу, я же двинулся в сторону Салеми и Корлеоне, поражаясь безграничной человеческое доброте."
"...мы заговорили о традициях изготовления выпечных изделий в этой части Сицилии. Я заметил, что во многом из того, что мне удалось попробовать, чувствуются арабские традиции, и в качестве примера привел кунжутное семя, которое используется при выпечке практически всех сортов хлеба.
— Возможно, его принесли сюда арабы, — согласился Джузеппе. — А может быть, греки. Древние греки очень любили кунжутное семя. К тому же мы многим обязаны и французам. Посмотрите на наши сладости. Что это такое? Французские кондитерские изделия. Сицилия — земля противоречий, — продолжал он, — и ключ к ним нужно искать в ее истории."
Казалось, что непрекращающаяся смена завоевателей, оккупантов и эксплуататоров наделила сицилийцев таким глубоким и неискоренимым пессимизмом, что они превратили нечто вроде защитного нигилизма в жизненную энергию.
Жить по старинке — оно куда лучше, Майкл, ты сам это увидишь, как побудешь с нами несколько дней.
Здесь чтили древние законы чести: женщины могли сидеть на крыльце только в профиль, дабы не испортить свою репутацию. Но в этих городках жили самые большие бунтари на всей Сицилии.
— Они делают много добра, что правда, то правда. Если б вы знали, скажем, сколько семей давно оказались бы на мостовой, если б им не помогали обитатели дворцов! И ведь они не требуют взамен ничего, даже от мелких воришек не ждут, что те из благодарности перестанут красть. Они поступают так не из кичливости, а в силу непонятного атавистического инстинкта, не позволяющего им вести себя иначе. Хотя может показаться, что это и не так, но они куда меньшие эгоисты, чем многие другие: в блеске их домов, в пышности их празднеств нет самовосхваления, почти как в великолепии церквей и литургии, когда уместно вспомнить выражение ad maiorem gentis gloriam — к вящей славе людской, — что в их случае означает искупление многих грехов; за каждый выпитый ими бокал шампанского они угощают шампанским пятьдесят человек, а когда они кого-то обижают — с кем не бывает? — это не столько их личный грех, сколько вина сословия, упрочивающего свое положение.
Мы, сицилийцы, привыкли к длившемуся слишком долго владычеству правителей чуждой нам религии, говорящих не на нашем языке, — вот отчего мы и привыкли всячески изощряться. Ведь иначе нельзя было спастись от византийских сборщиков налогов, от берберийских эмиров, от испанских вице-королей. Теперь эта черта характера устоялась, мы уж такие, как есть.
Когда я вернулся, то полагал, что, если и есть какой-то ключ к загадке Сицилии, им будет ее кухня. Приготовление блюд и их поглощение занимают центральное место в жизни сицилийцев.
У нас в Италии любезности, реверансы и целования рук никогда не бывают лишними, это самые сильные наши политические аргументы.
Охраняемый тремя эвкалиптами, глубокий колодец безмолвно предлагал разнообразные услуги: в зависимости от обстоятельств он мог служить бассейном для купанья, водопоем, темницей и кладбищем. Он утолял жажду, распространял тиф, скрывал похищенных, принимал трупы и хранил их в себе до тех пор, пока они не превращались в отполированные безвестные скелеты.