"...Когда я впервые зашел у Ианнаццо, она протянула мне канноли. Канноли - традиционные кондитерские изделия Сицилии. Хрустящая скорца - тончайшая оболочка из теста, - темно-коричневая и по вкусу напоминающая вафли, была заполнена белоснежной сладкой рикоттой. Оболочка хрустнула и превратилась в рассыпчатые осколки, покоящиеся на начинке фантастической мягкости. Первое впечатление - необыкновенная нежность, сравнимая разве что с воздушностью сбитых сливок. А затем - взрывное, потрясающее ощущение: цунами сладости, сладость, помноженная на сладость, сладость другого измерения, вызывающая галлюцинации, роскошная и опьяняющая. Начинка обволокла рот налетом, источающим тепло, амброзию и мед. Потом, когда мои вкусовые гены, вкусовые почки мало-помалу пришли в себя, я стал различать мельчайшие детали: горьковатый вкус шоколада и легкий привкус засахаренной тыквы. Благословенны деньги, потраченные на покупку канноли!!!"
Как бы сицилийцы ни относились к окружающему миру, в общении с незнакомым им человеком, да еще и иностранцем, они неизменно проявляют к нему теплоту и сердечность.
Позже братьев разделила ссора, одна из тех непонятно из-за чего возникающих семейных ссор, когда примирение невозможно, поскольку каждой из сторон есть что скрывать и ни одна из них ничего толком не объясняет.
Мы, сицилийцы, привыкли к длившемуся слишком долго владычеству правителей чуждой нам религии, говорящих не на нашем языке, — вот отчего мы и привыкли всячески изощряться. Ведь иначе нельзя было спастись от византийских сборщиков налогов, от берберийских эмиров, от испанских вице-королей. Теперь эта черта характера устоялась, мы уж такие, как есть.
— Мы не слепые души, дорогой падре, мы всего лишь люди. Мы живем в изменчивой реальности и стараемся к ней приспособиться, гнемся как водоросли в морском потоке. Святой церкви, как известно, обещано бессмертие, нам же, социальному классу, — нет. Для нас паллиатив протяженностью в сто лет — тоже вечность. Мы еще способны волноваться за своих детей, даже за внуков, но перед теми, кого мы уже не надеемся ласкать вот этими руками, наши обязательства заканчиваются. Меня не беспокоит, что будет с моими эвентуальными потомками в 1960 году. Церковь — да, ее должно это волновать, поскольку ей суждено жить вечно. Отчаяние поддерживает ее, это ее опора. Неужели вы не думаете, что если бы сейчас или в будущем церковь могла бы спасти себя, принеся в жертву нас, она бы этого не сделала? Непременно бы сделала и была бы права.
Ни один сицилиец не поверит, что мужчина и женщина, будучи вдвоем, смогут удержаться.
"Через двадцать минут пути мне пришлось съехать на обочину и уткнуться носом в карту. Возле меня затормозила машина, и стекло опустилось. пожилой водитель вежливо поинтересовался, не нужна ли мне помощь. Его жена, сидевшая рядом, улыбнулась, словно желая подбодрить меня.
-Это дорога на Малеми? - спросил я.
-Нет, - улыбнулся мужчина.
- На Мазара-дель-Валло. Поезжайте за мной. Я покажу вам правильный путь.
Вместе с провожатым мы вернулись в Марсалу, а потом выехали на другую дорогу. Наконец он остановился и высунулся в окно.
-Поезжайте прямо, никуда не сворачивая, - показал мне старик. - Здесь невозможно заблудиться.
С этими словами он развернулся и отправился обратно в Марсалу, я же двинулся в сторону Салеми и Корлеоне, поражаясь безграничной человеческое доброте."
В очередной раз князь столкнулся с одной из сицилийских загадок. На этом острове секретов, где дома закрываются наглухо, а встречный крестьянин скажет вам, что не знает, как пройти к городку в десяти минутах ходьбы, который виднеется на холме и в котором он сам живет, на этом острове, где из всего делать тайну — привычка, стиль жизни, — на этом острове ничто не остается в тайне.
"Леопард", Джузеппе Томази ди Лампедуза